| ГлавнаяМодаПрически и стрижкиПраздники |
Татьяна_Вольнова. Улица Назукина 25. История первой любви. Часть 3 3. Прошло пятнадцать лет… В те времена письма в конвертах ещё приходили по почте и оно выпало из почтового ящика белым голубком. Знакомый почерк... не может быть... Она открыла и прочла: «Сегодня 9-я годовщина дня, когда я вас увидел в первый раз. Этот день был решающим в моей жизни. Чем более я об этом думаю, тем более убеждаюсь, что моё существование неразрывно связано с вашим; я рождён, чтобы любить вас и следовать за вами — всякая другая забота с моей стороны — заблуждение или безрассудство; вдали от вас меня лишь грызёт мысль о счастье, которым я не сумел насытиться. Рано или поздно мне придётся всё бросить и пасть к вашим ногам. Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму. Там смогу я совершать паломничества, бродить вокруг вашего дома, встречать вас, мельком вас видеть...» Письмо Пушкина к Собаньской. Но почему, почему всё так близко, кажется, что он сам это написал? Как узнал адрес, зачем? – вопросы, вопросы. Дома письмо было спрятано в надежное место, оно не было тайной перепиской, но несло в себе страшную возможность перемен. Потом пришло ещё два или три письма. В последнем он спрашивал прямо: - Когда? И где? У Ростральных колонн! Ни секунды не раздумывала она. «Приди туда, где я ждала тебя в последний раз». ... Очки, плащ, чёрный берет художника – всё, как обычно. Молча обнял и сразу усадил в такси. Каким образом оно тут оказалось, девочка не поняла, как не понимала многое, что происходило в тот вечер. Он зарылся лицом в волосы, едва они вошли в его опять холостяцкое жильё и тихо сказал: -Твой запах, ты... Где ты? Таллин? Как странно... Да, я один, развелся. Дочь. А у тебя? Комната была совсем сиротской – диван, стол, холодильник. Говорили мало, только рук не отпускали. Зачем-то снимали книги с полки, что-то там читали, кружили по комнате, так и не присев. Удивительное дело – оказывается, она помнила его руки так хорошо, что могла бы узнать их из тысячи. Знакомые пальцы, плечи, движение, которым он поправляет очки, всё, всё было до боли родным и знакомым. Невидимая черта пролегала через всю комнату. Там, за чертой, темнел диван, подойти к которому было невозможно. «Как потом жить? Без тебя? Нет... нет...» Нужно было вырваться из давящих стен и они решили поехать к давнему знакомому, другу юности Зольке, свидетелю их первой встречи в Ленинграде и даже приютившему девочку в первый вечер в своей квартире на набережной Невы, в доме политкаторжан. Дверь открыл сам Золька. Андрея он не мог не узнать, они время от времени встречались, перезванивались. Познакомь, - сказал он и протянул руку. Девочка молча улыбалась. Как, это ты? – отступил на шаг и уставился сначала на Андрея, потом на девочку. Смеялись, вспоминая давние уже годы, пили чай, который успела накрыть дородная супруга Зольки. В кухню выехал на велосипеде мололетний отпрыск и завладел аудиторией на некоторое время, как все обласканные и избалованные дети. Не пропадайте! – сказал Золька на прощание. Мы придём через 20 лет, - убеждённо ответил Андрей. Она вздрогнула. Хождение по краю пропасти опасно для жизни. Понимая это, они не могли остаться вдвоём и рванули на концерт Ricchi e Poveri, куда угодно, лишь бы дальше от той черты, что разделила комнату на две части. В метро он встал ступенькой ниже и все равно оказался выше ее. Рассказывал о своей поездке в тундру, о горных породах, о студентах, которых ему теперь предстоит учить в институте. Она не слушала, только смотрела на него и молчала. Сейчас подойдёт таллинский поезд, она войдёт в вагон и снова они оба растают миражами – было или не было? Поезд подали вовремя. Пока. Не грусти. Обнялись, подышали в шею друг другу, разомкнули руки.
|
|